Сергей Шаргунов: Человечность - вот чего катастрофически не хватает (интервью)
В конце сентября на экраны выйдет художественный фильм Александра Велединского «1993» по мотивам одноименного романа Сергея Шаргунова. Были ли события той осени судьбоносной победой над коммунистическим прошлым или окончательным уходом от демократических надежд перестройки к автократии? В какой степени они затронули народ и хватило ли нам 30 лет, чтобы осознать цену пролитой тогда крови? Об этом наш разговор с прозаиком, лауреатом «Большой книги», депутатом Госдумы, председателем Ассоциации союзов писателей и издателей России, главным редактором журнала «Юность», телеведущим Сергеем ШАРГУНОВЫМ.
— Сергей, как вы восприняли идею экранизации романа, фигуру режиссера, актерский состав?
— Сильные актеры, прекрасная режиссура. Народная трагикомедия, но и тонкая драма. Надо отдавать себе отчет: подлинный автор фильма — всегда режиссер, а не писатель. Александр Велединский — настоящий мастер, он прочитал книгу десять лет назад, захотел экранизировать, обдумывал — и вот создал свой, отдельный мир.
По секрету: я там тоже снялся. В роли панка с огромной гривой волос. Пусть мало кто узнает, но захотелось почувствовать себя внутри этого кино и вернуться в те события. Минута в кадре — ночь под холодным дождем.
— Насколько необходимо именно сейчас напомнить о событиях 1993-го?
— Свои трагедии нужно помнить: замалчиваемые, они имеют свойство повторяться. Слишком многое у нас поглощается беспамятством. А подлинное осмысление беды, раскола, распри, мне кажется, случается благодаря искусству.
Трагедии нужно помнить, иначе они имеют свойство повторяться
— Вы, несмотря на юный возраст, были свидетелем тех событий. Глядя из сегодняшнего дня — какое из них представляется самым трагическим?
— Не уверен, что нужно выстраивать такую иерархию. Но для меня центральной темой боли стала гибель молодых людей, почти детей, которые были чуть старше меня, тринадцатилетнего. Этих детей должны были бы оплакивать всей страной — но вскоре началась чеченская война...
Я недавно завершил документальный фильм «Дети Октября» (25 сентября — премьера в Доме Ростовых, заходите). Была там влюбленная пара — студентка-красавица и молодой инженер, спелеологи, они приносили еду осажденным по подземным коммуникациям. Были и мальчики, только окончившие школу. Интеллигентные, книжные дети, идеалисты, правдолюбцы. Ни один из них не брал в руки оружия. Погибли страшно. А родители живы — и каждый день переживают октябрь девяносто третьего.
— «Можно быть за левых и за правых, но тогда нам впервые показали право силы», — сказали вы в одном из интервью. Не кажется ли, что в этом смысле все мы — жертвы 1993-го?
— Те события во многом завершили перестроечные иллюзии по поводу верховенства права и возможности политической конкуренции, если на кону — власть. Впрочем, корнями эти сложнейшие темы уходят в нашу историю, когда итогом любого соперничества могло быть лишь уничтожение соперника. Могу только сказать, что горячо сочувствую людям, которые, действительно, снова и снова оказываются в заложниках очередных экспериментов. В этом есть какая-то чудовищная запрограммированность. Но одновременно с этим столько у нас светлого — самоотверженных, искренних, благородных людей, подвижников, талантов! Как хотелось бы, чтобы их не губили.
— Сквозь семью ваших героев проходит разлом: Лена за частную собственность и западные ценности, а ее муж вместе с Летовым и Распутиным пополнил ряды «русских чудиков». Чем, на ваш взгляд, объясняется извечный раскол русского общества, когда обязательно нужно выбрать какую-то политическую окраску? Нельзя просто жить собственной частной жизнью, как это принято на Западе?
— Ценности частной жизни никак не противоречат развитому гражданскому самосознанию. Тихое частное существование и возможно только там, где люди умеют защищать свои права и взгляды. Да и нет у героев романа, простых людей, какого-то чрезмерного активизма, просто само действие происходит в переломный момент истории, на фоне потрясений. Их закрутило вихрем времени.
Не стоит и считать, будто разделение на правых и левых, традиционалистов и прогрессистов — отечественное изобретение. Но этот баланс мнений — признак стабильного общества. Всех надо выслушивать, все имеют право думать так, а не этак. А конфликт 93-го проходил не только и не столько по этим линиям раскола. Там и там были «рыночники» и сторонники разделения властей. Например, противников роспуска Верховного Совета не устраивала отмена одной Конституции и продвижение другой, как выражались, «монархической», или утрата позиций Конституционного суда. В этой множественности как раз просматривалась определенная «европейскость» общественной жизни.
Страшно, когда разногласия легко превращаются во взаимную ненависть и близкие люди начинают видеть друг в друге врагов. Безумие смуты — об этом вся русская литература от «К-апитанской дочки» до «Белой гвардии». И в наши времена каждый день и каждый час я думаю, как важно сохранить в себе человека — и как просто расчеловечиться.
С режиссером Александром Велединским. Фото из личного альбома
— И каков все-таки истинный путь России?
— Как ни тяжело это сегодня представить, очень надеюсь, что Россия все же будет двигаться в сторону смягчения нравов. Человечность — вот чего катастрофически не хватает! Мне бы хотелось, чтобы Россия была развитым демократическим государством с равенством всех граждан перед Законом. В той же Думе я всегда последовательно отстаивал права граждан, вне зависимости от их взглядов, и многое, несмотря на противодействие, удавалось: имею в виду помощь даже не сотням, а тысячам (в том числе через запросы). И, конечно, я никогда не поддерживал ни один закон, направленный против прав людей.
— Вы возглавляете АСПИР, которая организует творческие резиденции для дебютантов в возрасте до: 60 лет. Но это противоречит модному сегодня формату «молодым везде у нас дорога».
— Слегка поправлю вас: в наших творческих резиденциях вовсе нет возрастных ограничений. Можно приехать и в 80, и в 90. А вот Мастерские АСПИР для начинающих писателей, проводимые нами по всей стране, — да, работают с дебютантами до 60. В прошлом году мы принимали туда авторов до 35, но довольно быстро почувствовали, что это неправильно. В поэзии талант проявляется рано, но проза, драма, литературная критика — зрелое дело... Как только мы расширили возрастные границы (и сразу получили новый поток интересных авторов!), нас стали клеймить — за что бы вы думали? — за эйджизм. Где-то, пишут нам в соцсетях, есть гениальные писатели 61+, которые остались за бортом. В общем, ждем, когда гении проявятся, будем и с ними работать.
— Для чего в стране, где и так писательские союзы в изобилии, понадобилась еще их ассоциация?
— Все ведущие союзы стали ее учредителями ради благородных целей, для помощи литературной среде. Амбициозная затея, которая, по-моему, оправдалась и выдерживает самые непростые испытания. Кроме тех самых резиденций, когда писатель может поработать в спокойствии среди природы, и Мастерских, которые увенчаются ноябрьской встречей лучших молодых талантов на форуме «Липки», — это и поездки писателей по стране, чего так ждут читатели, и литературные проекты для детских центров, и непрестанные вечера в легендарном Доме Ростовых, и, наконец, что очень важно, — помощь старикам, нуждающимся заслуженным литераторам.
Лично для меня АСПИР, журнал «Юность» и многое другое — не только труды, но и источник чувства творческого созидания.
— Сами-то других авторов читать успеваете?
— Обязательно. Вот сейчас на канале «Культура» выходит очередной сезон программы «Открытая книга». Авторы будут, как всегда, разных поколений и направлений, так что рядом, допустим, с Верой Богдановой и Дмитрием Даниловым выступит Александр Павлович Нилин, которому за восемьдесят, и он представит занимательную переделкинскую мемуаристику.
Литературный процесс сегодня — яркий, живой, интересный, динамичный. Те, кто жалуется на упадок литературы, как правило, просто ее не читают. Достаточно посмотреть лонг-листы крупных премий, чтобы захотелось немедленно прочитать и одно, и другое, и третье...
Немножко не хватает психологического реализма. Со слогом, занимательностью, самыми модными «-измами» — благополучно, однако всегда жду и ищу живую, полнокровную, умную прозу, которая умеет слышать людей и время.
— Дала ли депутатская деятельность сюжеты для литературной?
— Почтовый ящик депутата — это собрание в лучшем случае житейских и правовых драм, но чаще — трагедий. Эти истории, где отчаяние сплетено с надеждой, помогают понять какое-то вещество настоящего времени, психологию российской современности. Правда, впрямую в прозе я пока ни разу не пользовался этими жизненными сюжетами, но в очерках и статьях — не раз.
— Каких новинок от вас ждать?
— Написан новый роман. Сейчас отлеживается и, надеюсь, через некоторое время выйдет. С увлечением пишу биографию Юрия Павловича Казакова — прекрасного русского рассказчика, в чьей судьбе и прозе сочетались солнечная ясность и горечь обреченности.
— Как насчет чего-то детского? Ведь ваша собственная дочка Катя в свои четыре года наверняка уже готова к восприятию определенных литературных сюжетов. Кстати, вы не без гордости писали, что в ней соединились крови Шаргуновых и Толстых. По Катиному характеру это заметно?
— Не берусь судить, просто очень люблю ее, восхищаюсь дочкиным артистизмом и рассудительностью. Сочиняю для нее стихи и сказки и, вы угадали, думаю их записать. А еще мой 17-летний сын Ваня в этом сентябре пошел учиться на исторический факультет МГУ. Горжусь его знаниями истории. И кстати, тема событий тридцатилетней давности его также не оставляет равнодушным.